Казалось, эта могучая старая липа, расходясь от корня на три огромных дуплистых ствола, будет жить вечно. В зеленом омуте ее роскошной кроны купалось, играя солнечными бликами, золотое июньское светило, гудели в ветвях шмели и пчелы, пересвистывались поползни и скворцы. Дерево было как дом, как крепость, как форт, стерегущий покой старинного лоцманского села, хранящий «преданья старины глубокой». Под ним, как уж не первый век твердит народная молва, пила чай императрица Екатерина Великая, удостоившая Опеченскую пристань (так тогда назывался Опеченский Посад) своим визитом. Так это было или не так, теперь вряд ли кто скажет, но то, что самодержица Российская, объезжая, как тогда говорили, «низовые губернии», в июне 1785 года прибыла на мстинские берега, доподлинно известно.
В «Камер-фурьерском церемониальном журнале» за тот же год, выписки из которого сделаны Николаем Михайловичем Бабуриным, помещена «Журнальная вседневная записка, во время Высочайшего Ее Императорского Величества путешествия из Царского Села до Вышнего Волочка и оттуда до Москвы и обратно чрез Вышний Волочек в город Боровичи, а из оного водяным путем на судах по Мсте реке чрез Ильмень-озеро, по Волхову и по Ладожскому каналу и чрез Шлиссельбург по Неве реке до Санкт Петербурга. Мая с 24 числа, июня по 20 число 1785 года».
В этом скрупулезно зафиксированном придворным летописцем Журавлевым описании поименно перечислены все, кто сопровождал царицу в путешествии. В царской свите среди прочих названы: генерал-фельдмаршал князь Потемкин, камер-фрейлина Протасова, генерал-аншеф граф Чернышов, обер-шталмейстер Нарышкин, обер-камергер Шувалов, действительный статский советник граф Строганов, гофмаршал, князь Барятинский, тайный советник граф Безбородко, австрийский посол Кобенцель, французский посланник граф Сегюр и английский посланник Фиц-Герберт...
Поездка была осуществлена, как отмечалось тогда, «для осмотра работ, предпринятых по окончании канала, соединяющего Каспийское море с Балтийским через Ладожское озеро, Волхов, озеро Ильмень, Мсту, Тверцу и Волгу». Посмотреть было на что. Краса и гордость отечественного «водоходства» - Вышневолоцкий водный путь - в конце ХУ111 века был крупнейшей гидротехнической системой Европы, способной за короткое северное лето пропустить огромную массу судов с миллионами пудов самых разнообразных грузов. Все это не без умысла было продемонстрировано приглашенным в поездку иностранным послам. Забегая вперед, скажем, что путешествие сие имело полезное для дела продолжение. По окончании его были сделаны необходимые распоряжения. На постройку каменной заводской плотины Мстинского шлюза, Уверского и Березайского бейшлотов, например, было отпущено, согласно указу императрицы, 286 тысяч рублей - немалые по тем временам деньги. По ее же указу в Опеченской пристани был учрежден лазарет. А в 1790 году для строительства «водяной коммуникации» было направлено около двух тысяч пленных шведов, которые, впрочем, вскоре были освобождены.
«Через четыре или пять дней мы доехали по дороге, незаметно отлогой, до Вышнего Волочка - самого возвышенного места на огромном пространстве между Северным и Черным морями, не пересекаемом поперечными горами, - писал в своих «Записках о пребывании в России в царствование Екатерины Второй» французский посланник граф Сегюр, сопутствующий императрице в ее поездках по России. - Здесь, на этом высоком месте, мы видели знаменитые шлюзы, которые сдерживают течение нескольких рек и передают воды в каналы Тверцы и Мсты для сообщения с Каспием по Волге и для сплава к Петербургу произведений юга; этот судоходный путь поддерживает и обогащает целые огромные области. Работы, предпринятые для устройства этих шлюзов, могут сделать честь самому искусному инженеру. Между тем они были соображены и исполнены в царствование Петра 1 простым крестьянином Сердюковым, который никогда не путешествовал и ничему не учился. Ум часто пробуждается воспитанием, но гений бывает врожденным. Преемники Петра Великого не радели об усовершенствовании этого великого и полезного дела, но императрица деятельно об нем заботилась. Она велела заменить деревянные постройки каменными и провести к каналу несколько новых притоков и предположила прорыть еще два канала: один - для соединения Каспийского моря с Черным, и другой - для соединения Черного с Балтийским через Днепр и Двину».
Путешествие было трудным. Иногда за сутки преодолевали до ста верст водным путем, дорогами и бездорожьем. В городах и селах Екатерину встречали громом пушек и звоном колоколов. Толпы крестьян, завидя царицу, «падали перед нею на колени, вопреки ее запрещению, потом поспешно вставали, подходили к ней и, называя ее матушкою, радушно говорили с нею. Чувство страха в них исчезало, и они видели в ней свою покровительницу и защитницу. После небольшого роздыха мы предполагали проехать по берегу Мсты, чтобы миновать пороги, затрудняющие плавание по этой реке до самых Боровичей, где мы должны были сесть на суда», - писал далее граф Сегюр.
А вот как переданы те же события устами старого опеченского лоцмана из романа Некрасова «Три страны света»: «Государыня от Волочка на барках изволила прибыть; нарочно там для нее барки делали. А здесь ее на носилках наши девки из барки вынесли; носилки тож нарочито были сделаны. Девки все подобраны были ражие».
На Опеченской пристани императрицу поджидали прибывшие туда раньше генерал-фельдмаршал князь Барятинский, окружное дворянство и местные жители. Царский поезд прибыл в село поздно вечером, на исходе десятого часа. Это не помешало торжественности приема, который был оказан Екатерине Великой ее восторженными подданными. Ужин для знатных персон был накрыт, как отмечалось тогда, «на шестнадцати кувертах». (Кувертами в восемнадцатом столетии именовали столовые приборы). Ночевала знатная гостья в доме директора «водяной коммуникации». Где находился этот дом в не единожды перестроенном с тех пор Опеченском Посаде, сказать теперь трудно.
На следующий день Екатерина со свитой тронулась в путь-дорогу не в восемь, как обыкновенно, а в десять часов утра, что косвенно свидетельствует о том, что встретили императрицу в старинном лоцманском селе достойно. И, как знать, может быть, после утренней молитвы ей действительно предложили выпить на дорожку чашечку крепкого ароматного чаю, устроившись для чаепития в благодатной тени раскидистой цветущей липы?
Легенда эта живет в народе два с лишним столетия и вряд ли умрет вместе с царственной липой, которая, увы, подошла к своей печальной кончине. Смертный приговор дереву вынес недавний ураган, обломивший один из трех стволов, незадолго до того стянутых для прочности стальной цепью. Цепь удержала дерево, не дав ему разломиться и придавить всей своей многопудовой тяжестью жилые дома с дворами, банями, огородами и дровяными сараями. Жители этих домов вынуждены были от греха подальше съехать на время к родным и знакомым.
Обреченное дерево, покуда в районных инстанциях решалась его судьба, печально шумело на ветру потрепанными ураганом листьями. В зеленом шуме его слышались дальние отголоски истории, которая двести пятнадцать лет тому назад неторопливо прогромыхала по булыжным мостовым лоцманского села коваными колесами рессорных екатерининских карет.
«В Боровичах мы пересели на красивые галеры; особенно великолепна была галера, назначенная для императрицы. В той, где поместили Кобенцеля, Фитц-Герберта и меня, были три изящно убранные комнаты и хор музыкантов, будивших и усыплявших нас сладкой музыкой, - дотошно описывал все обстоятельства путешествия галантный француз. И не без доли расчетливого дипломатического лукавства добавлял:
- Еще до этого плавания, когда мы ехали берегом в каретах, князь Потемкин и я вздумали для любопытства, не спрашивая позволения императрицы, проехать и спуститься через пороги на маленькой лодке. Говорили, что проезд опасен, что здесь пошло ко дну несколько судов. Императрице понравилась эта выходка, хотя она и пожурила нас за излишнюю отвагу».
О чаепитии под сенью исторического древа в этих записках нет ни слова. До последних своих дней оно оставалось молчаливым свидетелем минувшего.
Свалить отжившего свои сроки «патриарха» оказалось не так-то просто. Из Боровичей пригнали мощный автокран и частями, ветка за веткой, сук за суком, кромсали живую древесную плоть, лишая ее сперва кроны, а потом и ствола, рассеченного пилами на разновеликие обрезки.
Глухо урчал, то поднимая, то опуская длиннорукую стрелу, автокран, визжали пилы... А с поднебесной высоты на людей, пришедших проститься с величественной липой, дождем летели золотые, бензиновой гарью пропахшие опилки.